Сегодня два года, как преставился ко Господу старец всея Руси — архимандрит Кирилл (Павлов). Духовник трех Патриархов, множества епископов, священников, монахов, мирян, взращенных батюшкой в духе любви и единения. О том, как важно хранить этот преподанный нам через старца Господом дар, вспоминают близкие ему люди.

Архимандрит Кирилл (Павлов)

«Какая им еще епитимия?!»

Митрополит Владимирский и Суздальский Тихон (Емельянов):

— Помню, когда я еще был в Лавре, смотрим как-то с одним братом, что другой брат ходит к отцу Кириллу каждый вечер на исповедь, откровение помыслов.

— Давай и мы будем ходить? — говорю.

— Да, ну, надоедать батюшке...

— Да ладно! Солнышко сколько людей обогревает. Ему все равно. Плюс-минус двое...

Приходим к отцу Кириллу и так осторожно стучимся:

— Молитвами святых отец наших...

— Аминь, — тут же распахивает дверь отец Кирилл и так ласково говорит. — За благодатью пришли? Заходите.

Мы все-таки опасались: а вдруг он скажет, что устал? А такого, чтобы он сказал: «Я устал», никогда не было. Настоящий воин. Никого не обличал, не осуждал.

Я знал Тамару из Переславля-Залесского. Она году в 1954-м приехала еще совсем девочкой в Лавру с одной мыслью: «Хочу найти себе духовника». И вот загадала: «Какой первый иеромонах утром выйдет от преподобного Сергия, того и попрошу». Выходит отец Кирилл, она — к нему.

— Я еще никого не исповедовал, я не знаю, как и что, — отвечает он.

Но все-таки взял ее как-то на попечение. Она потом всегда с ним ездила на Кавказ, когда батюшка там был на отдыхе. И вот она рассказывала, что батюшка ее никогда не обличал. Вспоминала:

— Были у меня детские грехи, и я стеснялась о них на исповеди рассказать, года два мучилась, не зная, как такое вообще рассказать можно. Потом думаю: нет, надо сказать об этом. Вслух не решаюсь. Написала на записке. Я, мол, батюшка, сказать не могу, вы прочитайте…

Он прочитал и отвечает:

— Лучше пять минут перед Богом покраснеть, чем потом всю жизнь и вечность. Не так и сложно. А ты два года мучилась.

То есть он все эти два года чувствовал, что она не может сказать об этих своих грехах, но не обличал ее, не торопил.

Отец Кирилл в основном исповедь всегда просто выслушивал, но если что-то и говорил, то очень кратко и по делу. И всегда старался очень аккуратно, тактично что-то человеку сказать. Ведь чем выше по своей внутренней жизни духовник, тем больше трепета и страхов, когда идешь к нему на исповедь. Я помню, прочитал: был такой князь Владимир Серпуховской, участник Куликовской битвы, у него во владении жил преподобный Пафнутий Боровский. И этот князь пишет: «Великий старец отец Пафнутий! Идешь к нему на исповедь — коленки подгибаются». Вот так князь пишет! В XV веке! Вот и отец Кирилл точно так же. Ты вроде и знаешь, что он милостивый. А все равно идешь к нему на исповедь, и всего тебя дрожь пробирает.

Как-то у нас в Лавре одного брата рукоположили (сейчас он уже экзарх), а тогда его впервые исповедовать поставили, а он встретил отца Кирилла и говорит:

— Батюшка, переживаю, как я исповедовать буду?

— А что такое? — удивляется старец Кирилл.

— Да я даже не знаю, за какой грех кому какую епитимию давать…

А батюшка его вдруг обнял:

— Ну, какая епитимия?! Ну, какая епитимия?! Любовью покрывайте все. Люди у нас и так настрадались. Они такие несчастные, души у них исковерканные. Какая им ещё епитимия?!

Образ единения и любви

Епископ Нарьян-Марский и Мезенский Иаков (Тисленко):

— В Лавре вся братия у отца Кирилла исповедовалась, это наш братский духовник. Старец. Авва. Отец Кирилл — это образ Лавры. Вся лаврская братия была в едином духе — похожа друг на друга. В этом большая заслуга отца Кирилла.

Отец Кирилл был для нас всех во всем мерилом. Своей добротой, своим авторитетом, своим словом, своим немногословием. Все он умел направить в русло правильной по евангельским заповедям жизни.

Помню, приходили к нему в келью братия, и он читал нам всем Священное Писание, потом кто-то оставался, получал советы. Было живое братское общение, без формальности, сейчас редко такое встретишь.

Все-таки то поколение прошло очень суровую школу жизни. Отец Кирилл рассказывал, как уже после Сталинградской битвы, когда, казалось бы, победа была одержана ценой неимоверных усилий, его объяло чувство ужаса. «Полнейшая тишина — хоть бы птичка какая чирикнула, кошка мяукнула — ничего!» — рассказывал он. Как же он потом всё и всех любил!

Там же, на развалинах разбитых жилищ, он нашел как-то книгу, рассыпанную по листочкам. Читает и не может уже остановиться — Евангелие.

Так после войны прямо в гимнастерке и пришел в монастырь. Лавра тогда только что открылась. В те годы стать монахом — это был выбор исповеднического подвига, настоящее отречение от мира, обречение себя на трудности.

Отец Кирилл — это образец монашества, еще помнящего великие испытания времени. Сейчас другая жизнь. Наверное, где-то есть и продолжается в монашеском братстве тот образ единения и любви, что преподал нам всем батюшка. Эти христианские крепость и взаимосвязь сейчас для нас очень важны — настоящее сокровище. Будем же помнить и хранить.

Архимандрит Кирилл (Павлов)

Он был великим молитвенником
и этой молитве учил каждого

Константин Ефимович Скурат, профессор Московской духовной академии:

— Просто про отца Кирилла не расскажешь. Это очень высокой духовной жизни человек. Он мой однокашник, мы с ним три года рядышком шли, я был на первом курсе Академии, а он — на втором, т.е. почти ровесники.

Про человека такой высоты духа очень трудно что-либо сказать. Я знаю точно одно: что он всегда был великим молитвенником и этой молитве учил каждого человека. И учил очень просто, у него как-то это получалось ненадуманно, естественно, исходило из его прекрасной православной души.

Две главные заповеди отца Кирилла

Антонина Яковлевна Салина, племянница отца Кирилла:

— Отец Кирилл очень любил свою малую родину — село Маковские Выселки Михайловского района Рязанщины. Там батюшка родился. Для односельчан его приезд был всегда праздником. Батюшка всех собирал. Готовилось на всех угощение.

Всех-всех батюшка помнил по именам. И не только живых, но и усопших. Бывало, когда отец Кирилл уже сильно болен был, начнет меня спрашивать: «Тоня, а когда Александра умерла? А когда тот? А когда эта…» — и так переберет всех. У меня уж помысел был: «Батюшка, наверное, старенький, — забывает…». Только потом я поняла, что это не он забывает, а мне напоминает, чтобы я помнила!

Батюшка очень-очень любил своих родителей. Всегда панихиды на их могилах служил. Постоянно молился за них — поминал Димитрия и Параскеву, часто от него эти имена можно было слышать. Как и наставления: «Читай Евангелие» (о любви к Богу) и «Почитай отца и матерь» (о любви к ближним) — это, наверное, были две самые главные его заповеди.

Что нужно, чтобы человека ко Крещению привести?

Любовь Владимировна Пьянкова, помощница старца:

— Батюшка обладал такой необыкновенной любовью, что невозможно было не ответить взаимной любовью на его любовь. Но в тоже время ты всегда ощущал, что наша к нему любовь — это капля по сравнению с той любовью, с какой он ко всем и к каждому из нас относится.

Помню, батюшка уже был парализован, его в какой-то очередной раз положили в больницу. Его пришел навещать владыка Филарет (Карагодин), и с ним пришла одна из сотрудниц, которая прислуживала в больничном храме.

Владыка Филарет сказал:

— Батюшка, как нам вас не хватает! Вашей любви не хватает!

Тут Валентина Ивановна (так звали сотрудницу) и поведала нам историю. Батюшку в эту больницу время от времени госпитализировали еще тогда, когда он ходил. Храм при больнице только открыли, она там помогала, принимала записочки, заявки на требы. Как-то раз в храм заглянула женщина.

— Заходите-заходите, — приглашает ее сотрудница. — Может быть, вам что-то нужно?

— Мне ничего не нужно, — отвечает та. — Я только полюбопытствовать.

— Ну, как не нужно? Может быть, записочку о здравии подать, свечку поставить?

— У меня все хорошо. Мне ничего этого не нужно... — ответила та и ушла.

Не нужно — так не нужно. Но через полгода вдруг приходит эта женщина:

— Мне нужно покреститься.

— У вас что-то случилось? — спрашивает Валентина Ивановна.

— Ничего не случилось. У вас на пятом этаже батюшка лежит, вот он проходит мимо меня и каждый раз с такой любовью дает мне шоколадку со словами: «Христос Воскресе!» А я нехристь и ничего не могу ему ответить. Мне нужно креститься.

И она крестилась. Вот какую силу имела батюшкина любовь! Он не проповедовал, не назидал, а просто в его сердце была любовь, и люди это чувствовали. И таких случаев много.

Из собрания творений святителя Николая Сербского (Велимировича), выпущенного издательством Сретенского монастыря. Приобрести издание можно в магазине «Сретение».

***

Лк., 89 зач., 18:10-14.

Притча о мытаре и фарисее. Ок. 480 г. Равенна. Мозаика в часовне архиепископа

Так и Бог из двух людей выберет для дома Своего не того, кто внешне выглядит праведным, но того, у кого сердце исполнено здравой правды Божией.

Не милы Богу гордецы, очи коих непрестанно обращены к небу, в то время как сердца исполнены земли; но милы Ему смиренные и кроткие, очи коих опущены к земле, а сердца исполнены неба. Создавший людей больше любит, чтобы люди перечисляли Ему свои грехи, а не свои добрые дела. Ибо Бог есть Врач, спешащий к постели всякого из нас и спрашивающий: «Что у тебя болит?» Мудр тот человек, который воспользуется присутствием Врача и поведает Ему обо всех своих болезнях и немощах; и скудоумен тот, кто, скрывая свои болезни и немощи, похвалится пред Врачом своим здоровьем. Как будто врач посещает людей из-за их здоровья, а не из-за их болезней! «Зло – грешить, – говорит мудрый Златоуст, – но здесь возможно помочь; однако грешить и не говорить о сем есть величайшее зло, ибо тут помочь невозможно».

Посему будем мудры и, вставая на молитву к Богу, будем стоять как пред самым лучшим и самым милостивым Врачом, заботливо и с любовью вопрошающим каждого из нас: «Что у тебя болит?» Поведаем Ему, не медля, о своих болезнях, своих ранах, своих грехах.

Этому нас учит и Господь наш Иисус Христос притчею о мытаре и фарисее в сегодняшнем Евангельском чтении. В Евангелии говорится, что эту притчу Господь сказал к некоторым, которые уверены были о себе, что они праведны, и уничижали других. Разве не принадлежишь и ты к тем, к коим Господь обратился с сею притчею? Не возмущайся, но исповедай болезнь свою, устыдись ее и прими лекарство, предлагаемое тебе самым лучшим и самым милостивым Врачом. В одной больнице было множество больных. Одни лежали в жару и с нетерпением ждали, когда же придет врач; другие прогуливались, считали себя здоровыми и не желали видеть врача. Однажды утром врач пришел осмотреть пациентов. С ним был и его друг, который носил больным передачи. Друг врача увидел больных, у которых был жар, и ему стало их жалко.

– Есть ли для них лекарство? – спросил он врача. А врач шепнул ему на ухо:

– Для тех, что лежат в жару, лекарство есть, а вот для ходячих нет лекарства… Они больны неизлечимой болезнью; внутри они совсем сгнили.

Весьма удивился друг врача, удивился двум вещам: тайне человеческих болезней и ненадежности человеческих очей.

Теперь представь себе: и мы находимся на лечении в этой всемирной больнице. Болезнь у всех нас одна, и название ей – неправда. Слово сие объемлет собою все страсти, все пороки, все грехи – короче говоря, все слабости и всю расслабленность нашей души, нашего сердца и нашего ума. Одни больные только что заболели, у других болезнь в самом разгаре, а третьи выздоравливают. Но таково свойство этого недуга внутреннего человека, что лишь выздоравливающие знают, какую страшную болезнь они пережили. Наиболее тяжко болящие менее всего понимают, что они больны. И при телесной болезни человек в сильном жару не осознает ни себя, ни своей болезни. И безумный никогда не скажет о себе, что он безумен. Новоначальные же в неправде некоторое время стыдятся своей болезни; но повторяющиеся грехи быстро приводят их к греховному навыку, а тот, в свою очередь, – к опьянению и обольщению неправдою, при которых душа более не осознает ни себя, ни своей болезни. И теперь представь, что в больницу приходит Врач и спрашивает:

– Что у вас болит?

Те, кто только что заболел, от стыда не посмеют признаться в своей болезни, но скажут:

– Ничего!

Те, у кого болезнь в самом разгаре, даже обидятся на такой вопрос и не только скажут:

– Ничего у нас не болит! – но и станут хвалиться своим здоровьем. И только выздоравливающие вздохнув, ответят Врачу:

– Все, все у нас болит! Помилуй нас и помоги!

«Если ты страшишься исповедать свои грехи, то воззри на адское пламя, кое лишь исповедь может угасить» (Тертуллиан. О покаянии, I, с.12).

Итак, поразмысли обо всем этом, услышь притчу Христову и сам рассуди, насколько она обращена к тебе. Если ты с удивлением скажешь: «Эта притча ко мне не относится», – значит, ты в начале болезни, коя зовется неправдою. Если ты с негодованием скажешь: «Я-то праведен, а это относится к тем грешникам вокруг меня», – значит, твоя болезнь в самом разгаре. Если же ты, покаянно ударяя себя в грудь, ответишь: «Воистину, я болен и имею нужду во Враче», – значит, ты на пути к выздоровлению. В таком случае не бойся – ты выздоровеешь.

Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Два человека, два грешника, с тою только разницею, что фарисей не признавал себя грешником, а мытарь признавал. Фарисей принадлежал к наиболее уважаемому в тогдашнем обществе классу людей, а мытарь – к наиболее презираемому.

Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю. Фарисей стал в передней части храма, у самого алтаря, по обычаю всех фарисеев проталкиваться на первые места. То, что фарисей стал совсем впереди, видно из дальнейшего описания, говорящего, что мытарь стоял вдали. Таковы горсть фарисея и его уверенность в собственной праведности, то есть в своем духовном здравии, что он ищет первенства не только пред людьми, но и пред Богом и ищет его не только на пиршестве и в собрании, но и на молитве. Одного этого довольно, чтобы показать: фарисей тяжело болен неправдою и в ней закоренел.

Почему сказано: молился сам в себе? Почему не вслух? Потому что Бог внимательнее слушает, что Ему говорит сердце, а не язык. То, что человек думает и чувствует, когда молится Богу, важнее для Бога, нежели то, что он произносит языком. Язык может и обмануть, но сердце не обманывает, оно показывает человека таким, каков он есть, – черным или белым.

Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди.

Так дерзает говорить в храме пред лицем Божиим грешный человек! Что есть храм, если не место встречи больного с Врачом? Болящие грехом приходят, дабы исповедать свою болезнь Богу Врачу, дабы попросить лекарства и здравия у Того, Кто является истинным Исцелителем всех скорбей и немощей человеческих и Подателем всех благ. Идут ли здоровые в больницу, чтобы похвалиться своим здоровьем перед врачом? Но фарисей этот пришел в храм, чтобы похвалиться своим здравием, не как человек с душою здравою и невредимою, но как тяжко болящий неправдою, который, находясь в болезненном бреду, более не ощущает своего недуга. Однажды, когда я посетил больницу для душевнобольных, врач подвел меня к решетке, за которою был человек, наиболее тяжело больной безумием.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я его. Он тут же ответил:

– А как я могу себя чувствовать среди этих сумасшедших?

Вот так и фарисей говорит: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди. На самом деле, благодаря Бога, фарисей не хочет поставить Богу в заслугу, что не таков, как прочие люди. Нет; слова: Боже! благодарю Тебя, – не что иное, как присказка, льстивое вступление, обращенное к Богу, чтобы Он изволил выслушать хвастовство фарисея. Ибо из всего, что он сказал, он ничем не благодарит Бога; напротив, он хулит Бога, хуля прочие Божии творения. Он не благодарит Бога ни за что, ибо все, что он сказал о себе, он отметил как свои собственные заслуги, приобретенные без помощи Божией. Он не хочет сказать, что он не грабитель, не обидчик, не прелюбодей и не мытарь, так как Бог сохранил его Своею силой и Своею милостью, да не будет с ним того. Никак; он хочет сказать только: он лично, якобы, является человеком такого исключительного рода и цены, что ему во всем мире нет равных. А кроме того, что он такого исключительного рода, он и сам прилагает усилия и приносит жертвы, дабы удержаться на сей необыкновенной высоте над всеми прочими людьми. А именно: он постится два раза в неделю и дает десятую часть из всего, что приобретает. Ах, какой легкий путь спасения избрал для себя фарисей, более легкий, нежели наилегчайший путь погибели! Из всех заповедей, данных народу Богом чрез Моисея, он выбрал только две, самые легкие. Но и эти две заповеди он на самом деле не исполняет. Ибо Бог дал сии две заповеди не потому, что Ему нужно, дабы люди постились два раза в неделю и давали десятину. Бог нисколько в этом не нуждается. И Он дал людям сии, как и все прочие, заповеди не для того, чтобы они были самоцелью, но да принесут они плоды смирения пред Богом, послушания Богу и любви к Богу и к людям; одним словом, да согреют, да умягчат и да просветят сердце человеческое. Между тем фарисей исполняет эти две заповеди бесцельно. Он постится и дает десятину, но ненавидит и презирает людей и гордится пред Богом. И так он остается подобен древу бесплодному. Плод не в посте, плод – в сердце; плод даже не в исполнении заповеди, плод – в сердце. Все заповеди и все законы служат сердцу: согревают сердце, очищают сердце, освещают сердце, орошают его, ограждают, пропалывают, засевают, – лишь бы плод на ниве сердца зародился, вырос и созрел. Все доброделание есть средство, а не цель, метод, а не плод. Цель – в сердце, и плод – в сердце.

И так фарисей своею молитвой не достиг того, чего хотел. Он показал не красоту своей души, но ее уродство; не здравие свое явил, но свою болезнь. А Христос именно это и желал открыть сею притчей, и при том не только в одном данном фарисее, но вообще в фарисейской группировке, тогда господствовавшей в народе израильском. Но притчей сею Господь хотел открыть и изобличить мнимую набожность и лживое фарисейство и во всех поколениях христиан, в том числе и в нашем. Разве и сегодня нет среди нас людей, кои молятся Богу точно так же, как молился этот фарисей? Разве мало таких, кои начинают свою молитву с обвинений и хулы на своих соседей, а завершают похвалою самим себе? Разве мало таких, кои стоят пред Богом, как заимодавец пред должником? Разве не говорят и многие из вас: «Боже, я пощусь, я хожу в храм, я плачу налоги государству и жертвую деньги Церкви, я не таков, как прочие люди, грабители и клятвопреступники, безбожники и прелюбодеи, которые мне досадили. Куда Ты, Боже, смотришь? Почему ты их не умертвишь, а меня не наградишь за все то, что я для Тебя делаю? Разве Ты, Боже, не видишь чистоты моего сердца и здравия моей души?» Но знай, что «ни Бог тебя, ни ты Его не обманешь» (изречение блаженного Максима, память 11 ноября. Вот и иные его изречения: «Всяк крестится, да не всяк молится». Фарисей – это тот, кто «по бороде Авраам, а по делам Хам»).

Так они говорят. А Бог слушает и отпускает их в домы свои ни с чем, говоря им: «Как таковых Я не знаю вас». И на Страшном Суде Он скажет им: не знаю вас. Ибо Бог распознает друзей Своих не по языку, но по сердцу; и оценивает Он смоковницу не по листьям, но по плодам.

А вот как должен молиться истинный молитвенник:

Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! Будь милостив ко мне грешнику! – Стоя вдали! Истинный молитвенник не проталкивается вперед, на первые места в храме. К чему ему это? Бог видит его в притворе точно так же, как и близ алтаря. Истинный молитвенник всегда является истинным покаянником. «Покаяние человека есть праздник для Бога», – говорит преподобный Ефрем Сирин. Стоя вдали. Он чувствует свое ничтожество пред Богом и весь преисполняется смирения пред величием Божиим. Иоанн Креститель, величайший из рожденных женами, устрашался близости Христа, говоря, что недостоин, наклонившись, развязать ремень обуви Его. Жена грешница умывала ноги Христовы, обливая их своими слезами. Итак, истинный молитвенник глубоко смирен и полон радости, если Бог допустит его хотя бы к ногам Своим.

Не смел даже поднять глаз на небо. Почему он не поднимал глаз своих на небо? Глаза – зеркало души. В глазах можно прочесть грех души. Не видите ли вы каждый день, как человек, совершивший грех, опускает глаза пред людьми? Как же грешнику не опустить глаз пред Богом Всевышним? Се, всякий грех, совершенный против людей, совершен против Бога; и нет на земле греха, который не был бы направлен против Бога. Истинный молитвенник осознает это, и потому он, кроме смирения, исполнен и стыда пред Богом. Посему и говорится: не смел даже поднять глаз на небо. Почему он ударял себя в грудь? Дабы тем показать, что тело есть повод к человеческому греху. Телесное вожделение приводит человека к самым тяжким грехам. Чревоугодие рождает похоть; похоть рождает гнев; а гнев – убийство. Попечение о теле разлучает человека от Бога, обедняет душу и убивает в человеке ревность по Боге. Потому мытарь на молитве и ударял свое тело, ударяя тем самым виновника своего греха, своего унижения и своего стыда пред Богом. Но почему он ударял именно в грудь, а не бил по голове или по рукам? Потому что в груди находится сердце; а сердце является источником и греха, и добродетели. Сам Господь сказал: исходящее из человека оскверняет человека. Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство, – все это зло извнутрь исходит и оскверняет человека (Мк.7:20-23). Вот почему мытарь ударял по сердцу своему.

Ударяя себя в грудь.

Он говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику! Он не перечисляет ни добрых, ни злых дел своих. Бог знает все. И Бог требует не перечисления, а сокрушенного покаяния во всем. Боже! будь милостив ко мне грешнику! Этими словами сказано все. Ты, Боже, – Врач, а я – больной. Ты Единый можешь исцелить, и к Тебе Единому припадаю. Ты Врач, а милость Твоя – лекарство. Говоря: Боже! будь милостив ко мне грешнику! – кающийся словно говорит: «Врач, дай лекарства мне больному! Никто в мире не может излечить меня, кроме Тебя, Боже. Тебе Единому согреших и лукавое пред Тобою сотворих (Пс.50:6). Люди, сколь бы праведны они ни были, ничем не могут мне помочь, если Ты мне не поможешь. Ничто мне не поможет: ни мой пост, ни приношение десятой части, ни все мои добрые дела, если милость Твоя не изольется, как елей, на раны мои. Похвала человеческая не лечит моих ран; она их растравляет. Ты, Ты Единый знаешь мой недуг; и Ты Единый имеешь лекарство. Нет мне смысла идти ни к кому иному, нет мне смысла никого иного молить. Если Ты меня отвергнешь, весь мир не сможет удержать меня от падения в бездну. Ты, Ты Единый, Господи, можешь, если хочешь. Боже, прости и спаси! Боже! будь милостив ко мне грешнику!»

Что же говорит Господь наш Иисус Христос о такой молитве? Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот. Кому Господь сказывает сие? Всем вам, уверенным о себе, что вы праведны. Мытарь идет оправданным в дом свой более, нежели фарисей. Смиренный исповедник своих грехов идет оправданным в дом свой более, нежели надменный самохвал. Оправдался стыдливый покаянник, а не бесстыдный и самодовольный гордец. Врач умилостивился и исцелил болящего, признавшего свою болезнь и попросившего лекарства; но ни с чем отпустил того, кто пришел ко Врачу, дабы похвастаться своим здоровьем. И завершает Господь Свою дивную притчу следующим поучением: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится. Кто суть возвышающий сам себя и унижающий себя? Вообще никто не может возвысить себя ни на йоту, если Бог его не возвысит. Но здесь подразумевается тот, кто думает, будто возвышает сам себя, стремясь на первые места и пред людьми, и пред Богом; хвалясь своими делами; гордясь пред Богом; унижая хулою и презрением прочих людей, дабы таким образом самому выглядеть значительнее. Всеми этими способами, коими он думает возвысить сам себя, он на самом деле себя унижает. Ибо чем больше он становится в собственных глазах, да даже и в глазах людей, тем меньше он становится в очах Божиих. И такового Бог унизит, когда-нибудь дав ему испытать унижение. «Доколе человек не приобрел смирения, не приобретет он награды за дела свои. Награда дается не за дела, а за смирение» (прп. Исаак Сирин. Слово 34). А кто есть унижающий себя? Не тот, кто притворяется меньшим, чем является, но тот, кто видит свое унижение от греха. Воистину, человек не может, даже если захочет, унизить себя более, нежели его унижает грех. Господь и не требует от нас другого унижения, кроме осознания и исповедания своего унижения греховного. А для человека, который осознает и исповедает низость, в которую его низверг грех, невозможно спускаться ниже. Грех всегда может совлечь нас ниже той глубины нашего падения, которую мы способны увидеть. Прп. Макарий Великий говорит: «Смиренный никогда не падает. Куда и пасть тому, кто ниже всех? Высокомудрие есть великое унижение. А смиренномудрие есть великая высота, честь и достоинство» (Беседа 19).

Одним словом: возвысится поступающий, как мытарь. Фарисей есть неизлечимый больной, который не видит своей болезни; мытарь – больной, который выздоравливает, ибо увидел он свою болезнь, припал ко Врачу и принял лекарство. Первый подобен гладкому и высокому дереву с гнилой сердцевиной, кое домовладыке ни на что не годно; второй подобен дереву шершавому и невзрачному, кое домовладыка обрабатывает, делает из него доски и вносит в дом свой.

Да помилует Господь и всех кающихся грешников и да исцелит от греховного недуга всех, кто молится Ему со страхом и трепетом, славя Его как милостивого Отца, Единородного Сына и Пресвятаго Духа – Троицу Единосущную и Нераздельную, ныне и присно, во все времена и во веки веков. Аминь.

Сретение Господне. Деталь фрески. Сретенский монастырь

Один из самых известных псалмов – 90-й: «Живый в помощи Вышняго». У нас он читается в чине шестого часа, на панихидах и погребении. Его мы также читаем, желая оградить себя Божественной помощью в сложных или даже опасных обстоятельствах. Подобным образом он использовался и в иудейской традиции. Его читали на погребениях, в утренних молитвах и в молитвах субботы. Это, кроме прочего, значило и то, что псалом был хорошо известен всем сынам Израиля. Псалом составлен так, что речь в нем ведется от лица наставника, перечисляющего наставляемому различные блага, проистекающие из надежды на Бога. А заканчивается псалом тремя стихами, произнесенными уже от лица Самого Бога. Последний стих звучит так: «Долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое».

Вчитываясь в рассказ евангелиста Луки о событии, называемом Сретение, можно заметить, что Божественное обещание 90-го псалма исполнилось на старце Симеоне. Этот «праведный и благочестивый» (Лк. 2: 25) муж был стар и «насыщен днями» (Пс. 90). И было ему обещано Духом Святым, что он не умрет ранее, нежели увидит собственными глазами Христа Господня.

А ведь это и было заветным чаянием всех древних праведников. Они хотели жить как можно дольше не для того, чтобы наслаждаться благами этой грустной земли, а для того, чтобы дождаться Искупителя и увидеть Его собственными глазами. Поколение сменялось поколением, праведники с печалью закрывали глаза и с верой уходили в смертную тьму. Свои надежды они препоручали своему потомству. И именно поэтому бездетность ощущалась как проклятие. Ведь в этом случае не только ты не дожил до пришествия Христа, но и семя твое не укоренилось на земле и не стало причастным радости.

Шли столетия. Вера оскудевала и засорялась земными мечтами о могущественном царе, который должен дать Израилю политическую свободу и земную славу. Только некий «священный остаток», слишком малый числом, чтобы его заметить, жил чистой надеждой и терпеливой молитвой. Первым среди этого остатка был Симеон. До него многие праведники «умерли в вере, не получив обетований, а только издали видели оные, и радовались» (Евр. 11: 13). А рядом с ним, в одно и то же время, жило множество нечестивых и суетных людей, которые, хотя и дожили до пришествия Мессии, не ощутили дня посещения из-за черствости души. И это – урок для всех. Мало жить во времена Праведника. Мало находиться вблизи Праведника. Все это не будет на пользу, если не будет веры, которую подает Дух Святой.

О Симеоне сказано, что «Дух Святой был на нем» (Лк. 2: 25). Сей Дух предсказал старцу о будущей встрече с Мессией. И Сей же Дух повел Симеона в храм, когда Мать Иисусова с Сыном на руках пришла для исполнения законного обряда. Храм Иерусалимский никогда не был пуст. Это было одно единственное святилище, кроме которого нигде и никем не мог быть создан иной Храм. Весь многолюдный народ Израиля исполнял свои обеты и приносил жертвы в этом Храме. Для этого туда со всех сел и городов ежедневно, не говоря уже о праздничном многолюдстве, стекались людские толпы для принесения жертв: жертв повинности, жертв благодарственных, жертв по обету. И в этом многолюдстве Симеон, ведомый Духом, без труда различил Тех, Кого он так долг ждал – Мать и Дитя. Он подошел к Матери, взял Младенца-Христа на руки и произнес ту молитву, с которой теперь мы заканчиваем прожитый день и надеемся закончить жизнь.

В этой молитве он исповедал, что обещанное ему исполнилось. «Видели очи мои спасение Твое, которое Ты уготовал пред лицем всех народов». Исполнились и слова 90-го псалма: «Явлю ему спасение Мое».

Симеон видел прозорливым внутренним взором будущую Голгофскую Жертву. Того, Кто лежал у него на руках, он видел уже распятым за грехи мира. Поскольку именно Крест с распятым на нем Праведником – это и есть «спасение, которое Бог уготовал».

То, что Симеон предчувствовал тайну Креста, видно и из слов старца к Марии. «Тебе Самой, – сказал он, – оружие пройдет душу, да откроются помышления многих сердец». Эти странные слова исполнились, когда Мать-Дева стояла под Крестом, терзаясь сердцем о страдании Своего Сына. Так очи, слепнущие от старости, приобретают орлиную зоркость в вещах духовных, если сердце человека очищено верой и терпеливым ожиданием.

Мало сказал Симеон, но вся будущая история мира нашла отображение в его словах. Он предсказал, что Христос просветит язычников; что в Израиле, для которого Он – слава, Ему предстоит стать «предметом пререкания». Из-за Него многие падут и многие поднимутся. Слова эти вряд ли можно было понять заранее, но последующая история оправдала их полностью.

Увидев все, чего так долго дожидался, и сказав все необходимое тем, кто продолжал земное странствование, Симеон покинул землю. Покинул без страха и сожаления. Он видел Мессию! Он шел теперь в темноту шеола, чтобы рассказать Давиду и Соломону, Исаие и Иеремии о том, что обетование исполнилось и время всеобщего освобождения близко. Мария с Иисусом на руках осталась за его спиной. Старец медленно и твердо шел к черте, отделяющей этот мир от мира иного. И об этих его шагах нельзя сказать лучше, чем уже сказано:

Он слышал, что время утратило звук.
И образ Младенца с сияньем вокруг
пушистого темени смертной тропою
душа Симеона несла пред собою,
как некий светильник, в ту черную тьму,
в которой дотоле еще никому
дорогу себе озарять не случалось.
Светильник светил, и тропа расширялась.

(И. Бродский. Сретение)